13. На страницах 7—8 располагается интересная статья польского писателя НФ и ученого-химика Анджея Зимняка, написанная в виде рецензии на книгу Станислава Береся «История польской литературы в беседах» (2003, Stansław Bereś “Historia literatury polckiej w rozmowach. XX-XXI wiek”). Статья носит название:

Однажды я наткнулся на утверждение, что Дастин Хоффман — «киноживотное», потому что в кино он не позирует, а попросту живет, и для создания успешных сцен достаточно навести на него камеру. В этом много аллегории, потому что даже самый естественный в своей игре актер должен сначала хотя бы бегло прочитать сценарий, чтобы понять, кого (или что) ему играть? По аналогии, достаточно ли сунуть в руку писателя авторучку или посадить его за клавиатуру, чтобы он начал творить изумительные литературные видения? Ну нет, скажете вы, ведь даже самый что ни на есть хороший автор сначала работает над планом, и когда садится писать, точно знает, что он хочет передать своим произведением. То есть в своем плане (план-конспекте?) он должен иметь собрание тщательно упорядоченных золотых мыслей, чтобы затем последовательно переносить их на страницы книги. Если это так, то писатель отличается от философа только тем, что излагает свои аргументы в художественной форме.

Лупа и око Станислава Береся

Передо мной лежит чрезвычайно интересная книга, а именно «История польской литературы в беседах» Станислава Береся (Stanisław Bereś “Historia literatury polskiej w rozmowach”). Бересь избрал оригинальный путь литературных исследований: он ездит от писателя к писателю и берет у них интервью. Таким образом, ученый узнает много нового о писательской мастерской и контексте, в котором создавались произведения, а читатель этих интервью получает панорамное представление о литературном ландшафте последних десятилетий и современности. Я допускаю, что читатель получает больше, чем исследователь, зато исследователь, несомненно, реализует свои планы и проявляет свой темперамент.

Учёные, знаете ли, хотят выяснить причину явления, докопаться до истоков, получить полный набор данных, желательно сразу и в таком виде, чтобы они соответствовали требованиям, предъявляемым редакторами профессиональных журналов. Исследование писательской мастерской и писательского инструментария, биографические вставки, установление психофенотипического профиля — все это увертюра, прелюдия, разминка к основному вопросу: зачем? С какой целью это написано? Что писатель хотел этим передать? Какова изюминка и послание? ЧТО ОН ХОТЕЛ ЭТИМ СКАЗАТЬ? Докопавшись до корня, добравшись до сути, уже не придется заморачиваться с гипотезами и анализами, потому что будет ИЗВЕСТНО, что следует написать в отчете. Неудивительно, что нетерпеливому литературоведу хочется как можно ближе подойти к первоисточнику, заглянуть в ящики письменного стола писателя, покопаться в заметках, а еще лучше – занырнуть прямиком в серые клетки мозга.

Замысел понятный, но, как это становится очевидным по мере прочтения вышеупомянутого сборника интервью, крайне сложный в реализации. Опрошенные творцы выворачиваются, как могут, извиваются, как угри, и лишь немногие, не наводя тень на плетень, охотно излагают свое credo. Случается, что раздосадованный интервьюер обвиняет допрашиваемого в том, что он «не хочет ему сказать», а тот вновь и вновь повторяет «я не знаю», или, чтобы от него отвязались, дает понять, что и в самом деле не хочет. В такой ситуации читатель вправе заподозрить, что писатели не особо-то и знают, что делают, напоминая этим рулевого без карты. Но допустимо ли сравнивать писателя с капитаном корабля или, другими словами, разве они оба должны знать, в какой порт зайдут на следующий день? Я думаю, что капитану следует держаться фарватера, если ему жизнь дорога, как и эссеисту или учёному нужно идти по дорожке очередных стадий рассуждения, но писатель никогда не может быть уверен в том, что его намерение будет правильно понято. И чем больше запас неопределенности, тем важнее вклад творческой интуиции.

Слово Ольге Токарчук

Интуитивное творчество хорошо характеризует интервью с Ольгой Токарчук. Ольга говорит: «Роман — это жанр, позволяющий выразить свое “я не знаю”. Для “знаю” годятся другие жанры. Например, научно-исследовательская работа». В другом месте: «Сташек, ты, как опытный интервьюер, предполагаешь, что писатели — это люди, абсолютно полно осознающие, как они пишут?» Бересь: «Ну да». Токарчук: «Тогда я нет. <…> Возможно, ты совершенно иначе представляешь себе писательство, чем я. Ты думаешь, что у писателя есть определенная теза, которую он скрывает в истории, которую рассказывает. Поэтому тебе кажется резонным спросить <...> “Что ты хотела этим сказать?”<…> (Я) лишь чувствую какие-то порядки, открытия, точки зрения. Ты предполагаешь, как учёный, что процесс создания или написания — это познаваемый процесс. <...> Если бы я могла прямо назвать <..> смысл, то была бы философом или священником. Тогда я не писала бы романы. <...> Это недоразумение – сводить литературу к интеллектуальной дискуссии. Для этого существует журналистика. Бересь: «[...] Но ты видишь, ведь даже в этом нашем разговоре мне то и дело приходится переспрашивать, чтобы убедиться в том, что мы говорим об одном и том же. У читателя та же самая проблема». Токарчук: «Но меня не волнует, откроет он или не откроет то, что я хотела сказать. <...> Меня радует, когда люди читают и видят в моих книгах совершенно разные вещи. <…> Больше всего мне нравится, когда читатель замечает вещи, которых я не вижу или о которых не знаю».

Так кто же такой писатель?

Я вижу в писателе многословного говоруна. Да, больше ничего в этом понятии нет. Определение «многословный» я вывожу из положительно или, по крайней мере, нейтрально оцененного послания.

Спешу пояснить, что говорить можно мудро или глупо. Ведущий телевизионного ток-шоу должен обладать даром красноречия, но смысла в том, что он говорит, обычно едва на грош или и того меньше. Безусловно сильным говоруном был Густав Холоубек, но его можно было слушать часами, ведь он не только говорил на прекрасном польском языке и не только говорил остроумно, но и передавал нам свою мудрость. Аналогично и с писателями: если легким пером обладает графоман или человек с ограниченным кругозором, результат его творчества немногого стоит, хотя – внимание! -- наверняка найдутся те, кому он понравится, если фраза будет «обтекаемой», а язык легкоусвояемым.

Если за письменный стол сядет философ, или прогностик, или профессионал в области социологии или антропологии культуры, мы скорее всего получим художественное эссе. А вот писатель создаст литературу.

По-польски художественную литературу именуют «красивой» (literatura piękna). Уж не знаю, насколько она красива, и можно ли, барахтанье в мерзостях этого мира каким-либо образом соотнести с красотой. Для своих потребностей я понимаю это так, что речь идет о художественном изображении действительности в литературе, и давайте остановимся на этом определении. Художественное искусство должно быть красивым само по себе, оставаясь независимым от содержания.

Мне бы хотелось, чтобы меня правильно поняли: писатель может быть одновременно философом, священником, футурологом, социологом, премьер-министром, поваром, крановщиком, водолазом или даже бродягой и пьяницей, но это только внешние функции, дополнительные к бытию писателем. Первым необходимым условием является легкость письма, вторым и достаточным желание писать. Желание, необходимость, павловский рефлекс при виде чистого листа бумаги или пустого монитора — как бы вы это ни называли, без этого ни шагу дальше. В обществе есть много одаренных граждан, которые умеют писать, но не чувствуют в этом необходимости. Что ж, это потенциальные писатели, которые проявляют активность очень редко, например, в ситуации сильного финансового стимула, или когда обнаруживают свое второе «я» благодаря стечению обстоятельств.

Подобно тому, как Хоффман был «киноживотным», так и писателя можно по аналогии назвать -- в лучшем смысле этого слова -- инстинктивным говоруном. Как я уже сказал, писатель – это особый вид разговорчивого человека, предпочитающего самовыражение посредством письма: достаточно помахать белым листком бумаги перед его носом, и он бросится в атаку, как бык на корриде. Вспомним, что писатель по определению не профессионал, не мудрец, не оракул, не указатель, не философ, объясняющий загадки существования. Конечно, он может выполнять которую-нибудь из этих функций независимо от всего прочего, тогда у него на руках вторая или третья профессия, и он писатель-мудрец, писатель-философ и т. д. И, возможно, тогда он станет несколько лучшим писателем, хотя это вовсе не так однозначно, поскольку в таком случае желание создавать трактаты может перевешивать желание создавать литературу.

Само собой разумеется, что те из писателей, которые достигли успеха, кроме словесной трепотни обычно представляли в распоряжение читателям и что-то еще: знание, мудрость, чувство прекрасного, техническое совершенство, — но, заметьте: прежде всего гениальность интуитивного чувства наблюдения, что позволило им строить неоднозначные миры.

Сияние гения

Мне не раз приходилось проходить по серым залам музея, пересекать помещения, заполненные скучными никакими холстами, пока, наконец, я не остановился, очарованный — от одной картины исходило неожиданное сияние! Я стоял перед ним и впитывал впечатления, мое воображение подсказывало интерпретации, одни ассоциации боролись с другими, я создавал свои собственные видения, и время остановилось.

Музыка — это искусство, еще более абстрагированное от конкретного послания, чем живопись, а вот поэзия я бы поставил ближе к прозе. Что касается прозы, то тут дело сложное, потому что переход от строго литературного произведения к беллетризованному эссе очень плавный. Давайте внимательнее приглядимся к литературному элементу.

Великие литературные произведения растут вместе с читателем. Вы можете прочитать их три раза в жизни, каждый раз держа в руках одну и ту же, но все же разную книгу. Действительно ли она была написана одним и тем же человеком? Сколько ему тогда было лет?

Писательская гениальность проявляется в возможности создания настолько богатого и сложного мира, что каждый читатель способен увидеть в нем что-то иное, свое и собственное, и найти отражение, углубление или исправление собственных мыслей. Ведь не бывает так, что все читатели в акте собственного творчества, т. е. дешифровки авторского послания, получают одно и то же. Их впечатления различаются, поскольку каждый реципиент имеет свой уникальный психический профиль и базу знаний.

Писатель пишет интуитивно, поэтому я считаю, что автору следует воздержаться от интерпретации и анализа собственных произведений. В (полу)шутку говоря, я за то, чтобы наказывать отступников от этого правила изыманием у них клавиатуры хотя бы на год! А теперь совершенно серьёзно: писатель (не философ и не эссеист), нарушая это правило, действует себе во вред, зачастую делая читательскую интерпретацию произведения поверхностной или навязывая лишь одну из нескольких возможных, иногда не лучшую точку зрения. Помните, коллеги из гильдии творцов: вы гении свободного видения, а не учёные-конструкторы, поэтому вам лучше оставаться в той области, в которой вы можете чувствовать себя уверенно. Я сам отношусь к тем из авторов, которые считают достоинством многообразие интерпретаций своих произведений. Такой читательской оценки заслужили, например, рассказы «Сорок маленьких любовников» и «Распакуй этот мир, Эвитт».

Я отдаю себе отчет в том, что некоторые писатели не согласятся с описанным выше подходом к делу. Они ведь прекрасно знают, что хотят сказать читателям и критикам, и это единственно правильная интерпретация! Говорят, что Джойс долгое время неустанно комментировал свои романы, пока они не были широко приняты литературоведами, и многие другие авторы делают то же самое. Что, к счастью, не изменило множественных интерпретаций их произведений массами читателей.

Бересь чемпион!

Если кто-то сочтет собранные здесь размышления критикой Береся, то я интерпретирую свою статью как неоднозначный фрагмент прозы. Я давно не изучал ни одно произведение с таким пристальным вниманием, у меня был настоящий интеллектуальный праздник! Бересь часто бывал настолько любознателен, что действовал прямо-таки агрессивно, и если пространство работы сравнивать с рингом, то в восьмидесяти процентах боевых контактов он находился в наступлении. Но и благодаря этому писатели раскрылись или были вынуждены раскрыться, давали честные, неотшлифованные ответы, обнажили эмоции, которые мы обычно скрываем. В результате получился оригинальный и чрезвычайно интересный обзор польской послевоенной литературы. богато орнаментированный контекстами, фоном, биографиями, писательскими диковинками и цитатами из истории. Такую книгу не только стоит прочитать, но и нужно иметь ее на полке, откуда ее можно будет снять, чтобы использовать в качестве энциклопедии.

1. Открывает журнал рубрика «Галактический гонец» — короткие сообщения на разные темы, так или иначе касающиеся фантастики (стр. 2–-3). Ставится сиквел фильма “Re-Animator” (“House of Re-Animator”), а Кристофер Ганс собирается ставить фильм “Silent Hill 2”. Станция AMC планирует переработку культового сериала “The Prisoner” (1967–1968). ЮЛИУШ МИХАЛ МАСЛОВСКИЙ приступил к работе над приквелом к серии культовых (опять же) комиксов ‘Wampirius Wars” ЯНА ПЛАТЫ ПШЕХЛЕВСКОГО. Кристофер Ли записал (в возрасте 84 года!) сольный альбом “Revelation”…

2. В рубрике «Публицистика» напечатана статья Адама Сыновца/Adam Synowiec “Kamasutra dla astronautów/Камасутра для астронавтов” (стр. 4–6). Секс в космосе. Общий вывод: «Трудно, но возможно»…

3. И еще статья в этой же рубрике – ”Kłamcy których kochamy/Обманщики, которых мы любим" Якуба Цьвека/Jakub Ćwiek – очень интересная статья об иллюзионистах (Сэмюэль Вейс, Гарри Гудини, Джаспер Маскелайн, Дуг Хеннинг, Дэвид Копперфильд) (стр. 8–11).

4. В 2005 году было опубликовано «интервью-река», которое польский журналист Станислав Бересь взял у Анджея Сапковского. Здесь, в этом номере, как бы дополнение к той публикации – новое интервью, взятое Бересем у Сапковского – под названием “Świtłość wekuista/Вековечный свет” (стр. 12–15). В биобиблиографии А. Сапковского на сайте ФАНТЛАБ эта публикация не учтена.

5. И еще одна статья в рубрике “Publicystyka” – Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz “Robinsony, Piętaszki I torpedy z lamusa czyli o polskim wielbicielu Wellsa/Робинзоны, Пятницы и торпеды, или О польском поклоннике Уэллса” — о польском писателе (в том числе НФ) Антонии Слонимском (стр. 70–71). К этой статье мы вернемся.

6. Рецензию на фильм “Apokalypto” (реж. Мэл Гибсон, США, 2006) публикует Мацей Паровский/Maciej Parowski,

Ежи Жимовский/Jerzy Rzymowski рецензирует фильм “Eragon” (реж. Стивен Фангмайер, США, 2006),

а Павел Матушек/Paweł Matuszek хвалит фильм “The Fountain” (реж. Даррен Аронофский, США, 2006) (стр. 72 — 73).

7. В рубрике «Фильмы на DVD»:

Ежи Жымовский/Jerzy Rzymowski рассматривает диски с фильмом “Blade Runner” (реж. Ридли Скотт, США, 1982) (стр. 74).

и фильмом “A Scanner Darkly” (реж. Ричард Линклэйтер, США, 2006).

8. И, как обычно, — две рецензии на комиксы (стр. 76). К ним мы тоже вернемся позже.

1. “Prawda fantasy/Правда фэнтези” – так называется интервью, которое взял у Анджея Сапковского/Andrzej Sapkowski журналист и литературовед Станислав Бересь/Stanisław Bereś (стр. 3—5).

Собственно, это специально обработанный под журнальный формат фрагмент гораздо более длинного интервью («беседы – реки»), книжное издание которого готовилось к печати в издательстве “superNOWA”. Такая книга действительно вышла из печати где-то ближе к середине 2005 года и называлась она “Historia I fantastyka”. На русский язык ее перевел под адекватным названием «История и фантастика» Е. ВАЙСБРОТ в 2007 году.

Здесь стоит вспомнить, что для Станислава Береся это отнюдь не первый опыт подобного длинного, «привольно текущего» интервью. Еще в 1987 году “Wydawnictwo Literackie” выпустило в свет его книгу “Rozmowy ze Stanisławem Lemem/Беседы со Станиславом Лемом”, а в 2002 году вышла из печати книга “Tako rzecze… Lem/Так говорит… Лем”, в которой они с писателем обсуждали то-другое-третье, временами вспоминая что-то из того, о чем шла речь в предыдущей книжке на предмет сбывшихся и несбывшихся предположений.

Кстати (или не очень кстати, но пусть уж будет), эта последняя книга была издана на русском языке в 2006 году под названием «Так говорил… Лем» в переводе В.БОРИСОВА и В.ЯЗНЕВИЧА. Книга 1987 года на русский язык не переводилась.

2. Марцин Мортка/Marcin Mortka cтатьей “Tajemnice runów/Тайны рун” ликвидирует пробелы в знаниях читателях журнала о руническом алфавите и его использовании для нужд как письменности, так и гаданий (стр. 6—7).

3. Следующая статья “Żeczenia z Marsa/Пожелания с Марса” Яна Страдовского/Jan Stradowski (напоминаю, научного обозревателя еженедельника “Wprost”) посвящена проблемам космической связи (стр. 8–9).

4. Следующие две страницы: первая (стр. 10) – реклама (с интересными анонсами) подписки на стартующий журнал “Czas Fantastyki” (вот написал было определение – «дочерний журнал», и тут же вычеркнул – нет, это особое, так сказать «параллельное» издание, посвященное НФ во всех ее ипостасях); и вторая (стр. 11) – приглашение к традиционной оценке материалов, опубликованных на страницах журнала “Nowa Fantastyka” в 2003 году.

5. В рубрике «Курьер фэндома» Петр Холева/Piotr W. Cholewa и Витольд Секежиньский/Witold Siekierzyński приводят итоговые оценки достижений минувшего года, которыми их порадовали Марцин Бронхард/Marcin Bronhard – фэн, координатор Полкона 2005; Яцек Дукай – писатель, троекратный лауреат премии имени Януша Зайделя; Вальдемар Грущиньский/Waldemar Gruszczyński – фэн, координатор Полкона 2004; Томаш Колодзейчак/Tomasz Kołodziejczak – фэн, писатель, директор отдела комиксов в издательстве “Egmont”; Войцех Орлиньский/Wojciech Orliński – фэн, журналист; ВОЙЦЕХ СЮДМАК/Wojciech Siudmak – известный художник; Конрад Вагровский/Konrad Wagrowski – фэн, редактор интернет-журнала “Esensja”; Анджей Земяньский – писатель, двукратный лауреат премии имени Януша Зайделя (плюс премий Nautilus — двукратный, SFinks) (стр. 12).

6. В рубрике «Фантастика на DVD» Роберт Зембиньский/Robert Ziębiński представляет фильмы “Prince of Darkness” (реж. Джон Карпентер, США, 1987), “Tales From the Darkside: The Movie” (реж. Джон Харрисон, США, 1990) и “Total Recall” (реж. Пол Верховен, США, 1990) (стр. 43).

7. Небольшую рецензию на прекрасную книгу Кшиштофа Лëски «Энциклопедия научной фантастики» (Krzysztof Loska “Encyklopedia science fiction”. “RABID”, 2004) разместил на стр. 43 Мацей Паровский. В последний раз книга такого характера издавалась в Польше 15 лет назад – “Dziedzictwo wyobraźni/Наследство воображения” Анджея Колодыньского/Andrzej Kołodyński.

(Продолжение следует)

6. В разделе «Из польской фантастики» печатается присланный на конкурс Анджеем Подгурским/Andrzej Podgórski рассказ «Ten wojewoda najwyraźniel tręsie portkami. Sam chcał w to wleźć. Jego sprawa/У этого воеводы явно <от страха> коленки трясутся. Сам <за>хотел в это влезть. Его дело». Опять же постапокалиптика – осколки распавшейся кометы Галлея уничтожили почти всю Европу. И сотворили нечто непотребное с самим временем, создав странный анклав в самом центре образовавшейся пустыни… Черно-белая иллюстрация ГЖЕГОЖА КОМОРОВСКОГО/Grzegorz Komorowski.

Об авторе рассказа известно мало. Он житель города Прушкува/Pruszków, рассказ датирован 1985 годом и, похоже, был написан в соавторстве с Анджеем Бончковским/Andrzej Bączkowski (так, во всяком случае, утверждается в письме, присланном в «Фантастыку» и напечатанном в 12 номере журнала за этот же, 1987 год). Рассказ был отмечен на конкурсе поощрительной премией (годовая подписка на журнал) и позже вошел в уже упоминавшуюся антологию «Пожиратель серости» (1991), в составе которой были напечатаны лучшие рассказы конкурса.

В этом номере во вторую годовщину со дня смерти Януша Зайделя/Janusz Zajdel печатается также не публиковавшийся ранее, извлеченный из рукописей, рассказ писателя «Adaptacja/Адаптация» (1979). Это, возможно, находившийся ранее в составе романа «Paradyzja/Парадизия», но не вошедший в окончательную редакцию указанного произведения текст, который был отложен Зайделем для доработки в виде рассказа. На ПОЛКОНе в этом же году он займет второе место в читательском голосовании в категории "Лучший польский рассказ". Позже этот текст окажется включенным в состав посмертных авторских сборников Зайделя «Wyższe racje/Высшие соображения» (1988) и «List pożegnalny/Прощальное письмо» (1989). О писателе можно почитать здесь Рассказ был переведен на русский язык; правда, не известно кем. Карточка рассказа тут И, кстати, заглянув в карточку, я наткнулся там на ну попросту очаровательный отзыв уважаемого посетителя god54. И порадовался тому, что есть-таки в нашей стране люди, которые верят не только в загробную жизнь, но и в то, что в оной можно заниматься писательским ремеслом.

7. В рубрике «Критики о фантастике» напечатана статья «Fantastyka: azyl czy kostium/Фантастика: убежище или костюм». «Ситуация писателя, размещающего действие своих произведений в тщательно реконструированном недавнем или отдаленном прошлом или в более или менее талантливо вымышленном будущем бывает довольно-таки двузначной. Выход за рамки своей эпохи, за ограду рекомендованного видения современности неизменно порождает подозрения в желании уйти от вопросов, дилемм, конфликтов и проблем, генерируемых данным историческим моментом. Характерно, однако, то, что это касается исключительно тех прозаиков, которые пишут исторические или научно-фантастические произведения в тех странах, в которых бремя насущных дел кажется особенно тяжелым, надежды на будущее сильно завышены, а канон знаков сферы res publica ригористичный и затверделый. У английских, немецких или американских писателей таких проблем нет.

И они ясно видны в Польше, где очень сильна традиция утилитарности искусства. Ведь мы инстинктивно знаем, издавна впрочем, что литература призвана бороться за независимость, воспитывать и обучать, критиковать пороки, изъяны и недостатки и приветствовать зарю свободы. Поэтому преодоление пропастей между настоящим и прошлым или настоящим и будущим зачастую считается попыткой побега из реального времени, стремлением отдалиться от всего того, что дано «здесь и сейчас». <…> Но это лишь одна сторона вопроса. Довольно часто писательская эмиграция из собственного времени дает критикам повод для конструирования следующего обвинения. Писатель, разрабатывающий историческую или научно-фантастическую “тематику”, избирает эту область литературного исследования для того, чтобы, скрывшись под маской другой реальности и переодевшись в костюм прошлой или выдуманной будущей эпохи, безопасно и без оглядки на риск политического самоопределения ставить, тем не менее, диагнозы, творить образы и рисовать картины прошлого или будущего, являющиеся в сущности аллегорическими представлениями настоящего…». Итак – что же такое фантастика: эскапизм или маскировка? Автор статьи -- историк литературы, литературный критик, поэт, на тот момент адъюнкт (младший научный сотрудник) Института польской филологии Вроцлавского университета Станислав Бересь /Stanisław Bereś дает далеко не однозначный ответ на этот вопрос, опираясь на исследование творчества Станислава Лема и умело полемизируя с критиками. Превосходно написанная, очень интересная и во многих отношениях полезная статья. С ее автором нам уже приходилось встречаться на страницах журнала (см. № 11/1986). Небольшой биобиблиграфический очерк о нем содержится в обзоре материалов этого номера.

(Продолжение следует)

7. В рубрике «Критики о фантастике» напечатан фрагмент доклада польского литературного критика, историка литературы и поэта Станислава Береся/Stanisław Bereś, прочитанного на семинаре, посвященном польской научной фантастике, в ходе проведения «Дней фантастики» (14 – 17. 09. 1985).

Фрагмент называется «Powieść w tabletkach/Роман в таблетках (Таблетированный роман)», и посвящен он рассмотрению апокрифической прозы Станислава Лема. «Мир прозы Станислава Лема, -- говорит Бересь, -- это действительность, заминированная иллюзией, фальсификацией и имитацией. Для творчества этого писателя модельными являются ситуации, когда внутри одной реальности мы находим, как в пресловутой «матрешке», другую реальность, а в этой другой – третью, а в третьей – четвертую, и так – без конца, и при этом каждая из таких реальностей претендует на своеобразно понимаемые достоверность и независимость». И далее критик предлагает типологическое деление указанной прозы Станислава Лема, отличное от того, каким пользуется сам автор, и подробно аргументирует преимущества такого деления. Это довольно большая (на три журнальные страницы) публикация, которая занимает определенное место в лемологии. Запомним, что искать ее нужно здесь, в юбилейном номере журнала.

Ну, и немного об авторе. Станислав Бересь (род. 1950) – литературный историк и критик, эссеист, поэт, переводчик с французского, тележурналист, научный работник и преподаватель высшей школы. В 1973 – 2003 годах работал в Институте польской филологии Вроцлавского университета, в 1979 – 1987 годах также преподавал в Государственной высшей театральной школе, в 1987 – 1993 годах преподавал также в Университете им. Шарля де Голля (г. Лилль, Франция), ныне – профессор Института журналистики и общественных связей Вроцлавского университета.

В 1996 – 2011 годах – редактор «Литературных теленовостей/Telewizyjne Wiadomości Literackie» (TVP-2, TV Polonia), в 1997 – 1998 годах -- редактор культурологического тележурнала «Фонарщик/Latarnik» (TV Polonia), член жюри литературных премий «Nike» (1996 – 2004) и «Angelus» (c 2006), член редколлегии журнала «Odra» (до 2003).

Ведет цикл встреч с польскими писателями в Польском театре г. Вроцлава (с 2006), редактирует образовательный интернет-портал «Telewizjaliteracka.pl» (с 2012), занимает пост главного редактора научной серии Народной библиотеки/Biblioteka Narodowa (c 2013).

К настоящему времени Станислав Бересь опубликовал 23 книги и более 550 статей. Большинство из публикаций касается литературно-критического обсуждения польской литературы межвоенного двадцатилетия, периода войны и оккупации, послевоенной эпохи. Его интересы концентрировались на следующих темах: авангардные явления в межвоенной поэзии (футуризм, надреализм, Второй авангард); течения катастрофизма в польской литературе (творчество Ст. Виткевича, поэтов литературной группы «Żagary» -- «Piony», поэтов-лириков военного поколения); художественное творчество периода оккупации (на родине и за ее пределами); творчество эмигрантов; наконец, выдающиеся явления в прозе, поэзии и критике периода ПНР. Документальным подтверждением вышесказанному могут служить книги “OSTATNIA WILEŃSKA PLEJADA. SZKICE O POEZJI KRĘGU ŻAGARÓW/Последняя виленская плеяда. Очерки о поэзии круга группы «Żagary»” (Warszawa, 1991); „UWIĘZIONY W ŚMIERCI. O TWÓRCZOŚCI TADEUSZA GAJCEGO/Плененный смертью. О творчестве Тадеуша Гайцы/Tadeusz Gajcy" (Warszawa, 1992),

„POETES DE L`APOCALYPSE. ANTHOLOGIE DE POESIE POLONAIS, HERBEU ET YIDDISH (1939 – 1945)/Поэты Апокалипсиса. Антология польской и еврейской поэзии (1939 – 1945)“ (Lille, 1991; в соавторстве с D. Beauvois, J.M. Delmaire, M. Laurent)), „SZUFLADA Z ATLANTYDY. SZKICE O LITERTURZE POLSKIEJ XX WIEKU /Выдвижной ящик стола из Атлантиды. Очерки о польской литературе ХХ века“ (Wrocław 2002).

Попутно указанной проблематике Бересь занимался также исследованием т.н. популярной литературы (фольклор времен оккупации, детективный роман, фантастика, журналистика) и феноменов т.н. молодежной культуры (студенческая пресса, поэзия Новой волны и т.п.). Особый раздел в творчестве Береся составила запись и публикация бесед с современными польскими писателями (в т. ч. c Е. Загурским/J. Zagórski, Е. Путраментом/J. Putrament, А. Рымкевичем/A. Rymkiewicz, Ч. Милошем/Cz. Milosz), выполненная в ходе подготовки материала к докторской диссертации. Расширение круга «собеседников» принесло ему выдающийся успех в виде записи цикла бесед со Станиславом Лемом. Это цикл, записанный на магнитофонную пленку в ноябре 1981 -- августе 1982 годов, поначалу публиковался в ежемесячнике "Odra" (1984 -- 1985, премия журнала "Фантастыка"), затем был издан книгой в переводе на немецкий язык как “LEM UBER LEM. GESPRACHE/Лем о Леме. Беседы” (Frankfurt am Main, 1986), и лишь затем -- в польской, изрядно урезанной цензурой версии, под названием „ROZMOWY ZE STANISŁAWEM LEMEM/Беседы со Станиславом Лемом” (Kraków, 1987). Книга была отмечена премией Министра народного образования ПНР (1987) и премией журнала „Fantastyka” (1988). Позже книга вышла вторым, значительно дополненным изданием под названием „TAKO RZECZE… LEM/Так говорит… Лем” (Kraków, 2002).

Здесь надо сказать, что Бересь не терял времени даром и в том же 1986 году, использовав псевдоним Станислав Новицкий/Stanisław Nowicki, опубликовал в Лондоне книгу аналогичного характера – записей бесед с известным писателем-нонконформистом «PÓŁ WIEKU CZYŚĆCA. ROZMOWY Z TADEUSZEM KONWICKIM/Полвека чистилища. Беседы с Тадеушем Конвицким», которая позже выдержала еще три издания (Warszawa, 1987; Warszawa, 1990; Kraków, 2004), а также была переведена на французский язык под названием „UN DEMI-SIECLE DE PURGATOIRE. ENTRETIENS AVEC TADEUSZ KONWICKI“ (Paris, 1993).

Вскоре затем к этим книгам добавился том записей воспоминаний и бесед на театроведческие темы “ROZDARTA KURTYNA. ROZWAŻANIA NIE TYLKO O TEATRZE/Порванный занавес. Размышления не только о театре” (Londyn 1993), подготовленный Бересем вместе с К. Брауном/K. Braun, известным режиссером и деканом театрального факультета Университета г. Буффало (США), а несколько позже -- том бесед с Анджеем Сапковским „HISTORIA I FANTASTYKA/История и фантастика” (Warszawa, 2005).

Многолетнее ведение Бересем телевизионных программ с участием выдающихся польских поэтов и прозаиков также принесло обильные плоды в виде тома литературных записей телеинтервью (в т. ч. с Ч. Милошем, Е. Гедройцем, С. Лемом, Р. Капусьцинским, К. Брандисом, Т. Ружевичем, М. Светлицким, М. Гретковской, А. Сосновским и др.) под названием „ HISTORIA LITERATURY POLSKIEJ W ROZMOWACH. XX-XXI WIEK/История польской литературы в беседах. XX – XXI век” (Warszawa, 2002). Ожидается, что в скором времени выйдет второй том этой книги, содержащий интервью главным образом с писателями-эмигрантами.

К списку творческих достижений Береся следует добавить его успешные переводы с французского языка (в т.ч. прозы таких известных писателей как M. Proust, M. Galey, I. Kadare, G. Joseph) и, как наивысшее на данный момент достижение в этой области – перевод на польский язык (вместе с M. Laurent) замечательного труда „Dictionnaire des oeuvres et des themes de la litterature francaise” Мишеля Бути/Michel Bouty, изданного под названием “SŁOWNIK DZIEŁ I TEMATÓW LITERATURY FRANCUSKIEJ/Словарь произведений и тем французской литературы” (Wrocław 1995).

(Окончание следует)